Лучшая часть моей юности (а может быть, жизни) прошла под знаком R. Это фирменный знак омского художника Павла Радзиевского. Он ставил его на всём, что в то время рисовал и писал, носил (на футболке, куртке и прочем). Где ещё? Да, на лимузине своём, собранном большей частью из железяк, найденных на городском автокладбище.

…Год 80-й. Молодежное литобъединение. Просторная комната в Доме союзов. Сколько, оказывается, людей в этом городе пишут стихи, а я-то думал, что один во Вселенной.

Взгляд останавливается на молодом человеке. Львиная грива до самых плеч, что было признаком вольнодумия (тут вольным думам было где разгуляться). Еще удивило – рука в перчатке, хотя на улице май и находились мы в помещении. Вторую руку он держал в кармане, и я не заметил сразу, что пальцев у Павла Радзиевского нет...

В лито был дух по тем временам либеральный. А времена были до боли просты, в политическом и эстетическом смысле: идеология работала непрерывно, как каток, раскатывая всех и вся в одной плоскости и вдоль линии партии. В Москве брали с поличным авторов «Метрополя», а в Омске легально выходил «Карапуз с колесом». Раз в месяц. Первое и последнее в городе – до наступления гласности – издание без цензуры. Единственный цензор, он же редактор и иллюстратор, – Павел Эдуардович Радзиевский.

Всю крамолу, какая в журнале была (а она в нем была и в немалом количестве), привносил туда он. Заставкой к одному из разделов шла цитата из Александра Первого: «Все непонятное – преступно». Тексты, правда, бледнели в сравнении с иллюстрациями. Может статься, что «Карапуз с колесом» был единственным эротическим изданием в СССР. В Омске – точно. Обнаженная женская натура всегда была Пашиной слабостью. И творческой силой.

А в межсоюзном клубе студентов, при коем числилось наше лито, никто, кажется, и не знал о существовании «Карапуза». Определенно о нем не ведали и в вышестоящем обкоме ВЛКСМ.

Первый номер открывался стихотворением Паши, сочиненным за десять минут на первом сборе лито, когда в порядке знакомства поэты читали друг другу свое самое-самое. Он написал под впечатлением от услышанного: «Вторник. Стадо Пегасов у подъезда нас ждет. Сколько гениев, гениев... Время быстро идет». Дальше следовали строчки, показавшиеся мне странными: «В раздевалке остался чьей-то песни скелет». Я не знал тогда, что это называется «сюр». Паша был первым в Омске сюрреалистом.

Редакция «Карапуза» располагалась в районе под названием Старый Кировск, по адресу: Профинтерна, 6, в его квартире. Рождалось это причудливое дитя застоя в разных местах – обычно на кухне, иногда в комнате. Случалось, процесс перемещался в совмещенный санузел.

Делалось все в бешеном темпе. Минимум средств, никаких приспособлений – только резинка на запястье, куда Паша вставлял кисть или карандаш. Понаблюдав за ним, я понял, что пальцы наши – атавизмы, без коих можно запросто обойтись.

За «карапузов» Радзиевскому, естественно, никто не платил. К тому, что рисовал для души, он относился с легкостью необыкновенной – просто раздаривал (нравится картинка – бери). От сочинительства – тоже ни гроша. Но ведь надо было и семью на что-то кормить, росли у него две дочки-погодки. Заработком служили заказы от местных газет (карикатуры и иллюстрации), театров (декорации и афиши) и разная халтура, какая под руку подвернется.

Позвольте, я себя процитирую: «Художник, который живет на износ/Как будто сегодняшний день – предпоследний/Художник – трюкач, марсианин, матрос/Вся рухлядь его еле дышит в передней/Навалено шмоток – поди разберись/А легче по стенке до кухни добраться/– Здорово, непризнанный сюрреалист/А он мне: – Откуда такое злорадство?» Стихи эти написаны лет 30 с лишним назад и представляют единственную ценность – документальную: Пашин быт воспроизведен более-менее точно.

Там еще были такие строчки: «А он натирает сухарь чесноком/Заварку, как порох, в стакан высыпает...» Насыпал он ее, правда, не только в стакан, но и непосредственно в чайник, где кипятилась вода. Примерно на треть от его высоты – таков был Пашин рецепт бодрости. Вообще-то чифирь я впервые употребил на кирпичном заводе, куда был направлен на практику после первого курса транспортного института. Студентов распределили в бригады к зекам – вероятно, чтобы учились у них уму-разуму. Работал я бок о бок с тремя, один из которых не видел воли аж с 1949 года. Он-то и напоил меня крепким чайком, однако пожизненной привычкой к нему я обязан Павлу Эдуардовичу.

Вы спросите: почему матрос? Это одна из многих его профессий. Или ипостасей. Список их длинен. Когда мы познакомились, Паше стукнуло 26. К тому времени он успел побывать матросом в речном порту, рабочим на заводе, воспитателем в детском доме, музыкантом на танцплощадке, окончил медучилище, а в тот момент был студентом-заочником истфака ОмГУ.

Насчет марсианина – такая история. Отдыхали мы как-то на Старокировском озере. И случилась беда – совсем кончилось курево. Купить негде и вокруг – ни души. Вдруг девчонки на том берегу появляются, в стройотрядовской форме. Мы прищуриваемся: вроде покуривают. План у Паши созревает мгновенно. Где-то здесь, говорит, проволока была. Находим. Он ее как-то хитро закручивает и напяливает на голову. Два рога на лбу торчат. «Это – антенны», – поясняет Паша. Входит в воду и совсем обнажается. Я выражаю недоумение. Паша подмигивает: все будет хорошо. И заплывает. А плавает он также классно, как делает все остальное. Через некоторое время с того берега доносится визг. Вернулся Паша с тремя сигаретами – в зубах. Намокли немного, но раскурились легко. «Ты что, голым к ним вышел?» – спрашиваем. Да нет, говорит, по пояс в воде стоял. Представился: девушки, я – марсианин. Только что с неба упал, без ничего. А курить очень хочется – нет ли у вас случайно? Они отвечают: ладно, иди сюда. Он пошел. В тот момент и раздались крики. Пришлось одной из них форму снять, чтобы подать ему сигареты.

Однажды он сказал: «После смерти Брежнева наступит эпоха великого либерализма». Хорошо помню этот момент: мы сидели на лавочке на Иртышской набережной и потягивали яблочное вино – из трехлитровой банки, что тогда продавалась за 7 рублей 30 копеек. От этих слов оно посветлело. Году в 86-м Паша написал цикл стихов «Навстречу грядущему Хаму», где предсказал скорое появление на сцене нашей действительности разношерстных отморозков – бандитов, фашистов, последовавших за ними скинхедов и пр. Но самой пророческой его вещью был роман «Слой», написанный в начале 80-х. В дальнейшем события в стране развивались по Пашиному сценарию.

Как-то, делая ремонт, он снес все свои бумаги на свалку: лишний хлам в доме. Завет Пастернака «не надо заводить архивов, над рукописями трястись» выполнил в полной мере и Н. В. Гоголя превзошел. Пропало всё. Остались только «Карапузы», и то не все – половина номеров сгинула.

Сейчас он при деле. Востребован. Оформляет книги, журнал «Литературный ковчег», который издает одна из его дочерей. У него их – три, две из них – художницы, и все – красавицы.

Эпоха, предсказанная П. R., уже прошла, но, конечно, еще вернется. Дух свободы, который притягивал к нему всех, позже стал явлением массовым, но тогда, в начале 80-х, существовал он у нас почти в единственном экземпляре. И потому, видя неформальную молодежь, я позволяю себе снисходительно улыбнуться. Ничто не ново под луной – все уже было: и хиппи, и панки, и битники, и готы, и рокеры... Все это было, и очень давно. В одном лице – Павла Радзиевского.

Я вижу его профиль, летящий по городу. Даже зимой он ходил без шапки, и длинный шарф и золотистая грива развевались на встречном ветру. Маленький Принц. Вестник перемен. Мятущаяся душа застойного Омска. То был наш город, в отличие от нынешнего, – не потому что нынешний хуже, а потому что города принадлежат молодым.

**