Детей любят везде – и в России, и в Америке. А русский язык прямо заточен под то, чтобы дать волю своим чувствам. Море уменьшительно-ласкательных суффиксов помогает нам в выражении душащих прекрасных эмоций по отношению к нашим чадам: тут и таракашечки, и кнопочки, и лапочки – не перечесть и не представить, как только мы не называем наших крошек! Английский в этом смысле весьма скуден: котёнок, сладкий пирожок, беби, медовый – вот, пожалуй, и всё, что часто услышишь в обращении к детям.

Однако в США нет детских домов и домов малютки, а в России есть. При этом работающие с 12 лет дети – согласитесь, варварство для россиян, а американцам нормально.

МОНЕТА, ЖГУЩАЯ РУКИ

Факт, что дети до 13 лет по закону не могут оставаться дома без присмотра старших, вряд ли вызовет понимание у большинства омичей, а здесь это стандарт. Однако я не припомню, чтобы мне в детстве садистски объясняли, что «жизнь несправедлива», именно в тот момент, когда я на своей шкуре чувствовала правильность этого утверждения. Тут же рыдающему пацану, занявшему второе, вместо первого, место из-за досадной мелочи, папа наперебой с мамой внушают, что жизнь таки несправедлива и он никогда не станет исключением из этого правила.

А еще я отлично помню, какой тяжелой стигмой было для детей в моем детстве слово «неродной», «приемный», «усыновленный». Мало того что об этом говорилось только шепотом, с оглядками на героя повествования – не дай бог услышит! – это и становилось всегда известно из весьма сомнительных, но правдивых источников, таких как бабки на скамейке или соседи по бывшему дому. Усыновленные дети в глазах других детей, да и взрослых изначально были представителями человеческой группы, которой достался дефицит любви. Не знаю, из чего это проистекало: возможно, из внутреннего недоверия к факту, что неродного можно любить как своего, возможно, потому что собственных пороли как сидоровых коз, что уж тут говорить о приемных? Знание об усыновлении было монетой, которая жгла руки – и усыновленным, и усыновляющим. Спекуляцией на этом можно было сделать так больно, так разрушительно, что о таком факте предпочитали умалчивать. Да нет, молчать, скрывать, принимать все меры на случай возможной утечки.

Неслучайно после ссоры с родителями у подавляющей части обиженных на них детей возникал миф, психологическая защита: «я им неродной, они меня усыновили, поэтому так издеваются – опять не купили велосипед!». О, сколько таких «откровений» слышала планета!

НИКАКИХ ТАБУ

Поэтому я действительно испытала культурный шок, когда обнаружилось, что в Америке это не просто нетабуированная тема, а скорее позитивно востребованная населением: усыновление чужих детей тут не тайное благодеяние, а в большей степени рядовое явление в американской рутине.

Дети знают, что родители им не родные, не биологические, как здесь говорят. Они спокойно делятся этой информацией и в школе, и позже, когда вырастают. Как реагируют окружающие? Да никак. Они не начинают пристальнее приглядываться к бывшему сироте – ясно же, что изначально в любом усыновлении лежит отказ либо трагическая смерть родителей. Не возникает никакого особого отношения к приемным родителям – ни среди родителей одноклассников, ни среди школьных педагогов. Это не значит, что всё всегда гладко, просто факт «вы его усыновили» не ставится первым в линейке причин, которые создают проблему.

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Расскажу историю, которая, не побоюсь этого слова, была определенной вехой в моем понимании американского общества и трезвого осознания того, что «другой» социум живет по совершенно другим правилам. Доказательством, что это чистая правда, послужит то, что мне при всем желании такого не придумать – ни самого сюжета, ни героев, ни перипетий их жизни.

Я познакомилась с этой женщиной благодаря ее отцу – очень известному в кругах рестораторов и галеристов человеку. Он эмигрировал в США в 1941 году. К моменту нашего знакомства он был уже очень пожилым человеком. Вивьен же находилась в самом расцвете ее ранних пятидесяти: приятно дородная, белозубая, улыбчивая, очень подвижная, с татуировкой бабочки на оголенных плечах. Как-то случайно в разговоре обронила, что папа и мама ее удочерили. Отца она любила, переживала из-за его нездоровья искренне, но при этом в срок, предусмотрительно, посетила с ним всех нужных нотариусов на предмет завещания.

Я оказалась приглашена на его день рождения. Родственники знали, что это один из последних его дней рождения, поэтому обстановка была камерной. Именинник задремал, что было простительно, и Вивьен, разряжая обстановку, начала болтать со мной о всякой всячине. Так в ее руках оказалась фотография прелестного малыша.

– Мой внук, Дэниель, – умильно улыбаясь, она протянула мне фото.

– Вот как! Я не знала, что у вашего сына есть дети, – воскликнула я, удивляясь, что ее собственный сын, Питер, никогда не приводил малыша в дом к прадедушке.

Вивьен улыбнулась и сказала:

– А он не живет с Питером.

– Развелись? – сочувственно спросила я, разглядывая круглощекого пацанчика на фотографии.

– Нет. Они и не женились. Мы отдали Дэниеля на усыновление.

И вот тут я замолчала. Замолчала настолько надолго, что это было неприлично. В голове у меня не очень складывалось, вернее, никак не складывалось только что услышанное. Я что-то промямлила. Вивьен решила помочь мне.

– Питер познакомился с матерью Дэниеля на первом курсе колледжа. Обоим по 18 лет – дети. Она забеременела. Я была категорически против женитьбы: они совершенно разные люди, да и ребенок при их амбициях был бы только помехой, фрустрированным, никому не нужным малышом. Я никогда не настаивала на аборте, что вы! Но мы собрались двумя семьями, обсудили все и решили, что так будет лучше для всех: после рождения малыша отдадим его на усыновление.

Я молчала и хватала ртом воздух. Вивьен же продолжала:

– У него такие чудесные родители, они души в нем не чают. Постоянно держат нас в курсе того, как он растет. Два раза в год я его навещаю.

Она потянулась за альбомом с фотографиями.

НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

В США существует два типа усыновления: открытое и закрытое. «Открытое» означает, что мать (отец) может знать родителей ребенка, общаться с ним согласно установленной инвидуальной процедуре встреч, и так далее, и тому подобное. Закрытое же усыновление означает, что мать отказывается навсегда от ребенка и обещает никогда не искать ни встреч с ним, ни информации о том, где он живет и кто его приемные родители. Разглашение тайны усыновления или попытка нарушения этого соглашения считаются здесь серьезными преступлениями. Вообще, в американском гражданском праве есть огромная область, которая регулирует сферу прав усыновленных детей.

Те, кто хочет усыновить ребенка, сами выбирают, какой тип усыновления им ближе. Правила усыновления в США довольно суровы. Не существует ситуации, когда приемные родители ходят и «выбирают» детей. Они подают заявление, в котором максимум, что могут указать в разделе пожеланий, – это пол ребенка. Насколько мне известно, даже цвет кожи не обсуждается.

Затем это заявление попадает в очередь. Люди ждут. Годами ждут. Когда появляется ребенок, которого отдали на усыновление, им сообщают о месте, куда они должны приехать в течение нескольких дней. Это может быть их город, а может быть и другой штат. Там все очень быстро: да или нет. Правда, органы опеки ставят в известность о состоянии здоровья ребенка и, если известно, о заболеваниях, которыми страдали родители. Но в основном речь идет о здоровых детях. Дети же, рожденные с генетическими отклонениями и неизлечимыми заболеваниями, в эту цепочку не попадают. Их помещают в специализированные дома для детей-инвалидов. И в таких случаях возможно усыновление, но это другая история, когда государство идет навстречу и даже материально поддерживает тех родителей, которые берут на себя ответственность за жизнь этого ребенка.

Возвращаясь к здоровым детям, которых отдают для усыновления, хочу отметить, что в случае, если родители не хотят данного ребенка, они перемещаются в конец списка ожидания. А это означает, что следующий звонок может раздаться только через несколько долгих лет. Усыновлением в Америке занимается только государство, никакие частные организации или фонды не имеют права заниматься этой процедурой, которая является абсолютно бесплатной. Государственные органы опеки внимательно проверяют всю подноготную будущих родителей приемных малышей: они не должны быть супербогатыми людьми, но должны быть в состоянии материально обеспечивать ребенка. Приоритет в усыновлении отдается семейным парам, хотя и одинокие люди могут усыновлять детей. (Я намеренно не пускаюсь в описание многочисленных деталей, иначе это займет не одну газетную полосу.)

ДОБРОЕ ДЕЛО

...Пока я рассматривала альбом с фотографиями усыновленного Дэниеля, слушая комментарии Вивьен, в голове складывалась картина, которую я, даже при привлечении всего своего позитивно-прагматического мышления, не могла оправдать, сказав где-то внутри себя «да» этому явлению.

Две семьи – четверо взрослых родителей и двое детей восемнадцати лет – собираются за столом и решают, что этот «упс-беби» – нежелательная и досадная помеха в их жизни и жизни их детей. Как истинные христиане, они против убийства и за исполнение воли Божьей. Посему юная мать выносит дитя и добровольно отдаст его на воспитание другим людям, для которых этот нежеланный ребенок станет счастьем и смыслом их жизни. Возможно, я испорчена советским воспитанием – оно сильно деформировало мои понятия о том, что такое действительно хорошо и что такое по-настоящему плохо, – но я не могу поверить в то, что такое решение дается маме ребенка легко и добровольно. Моя голова рисует принуждение с помощью жесткой манипуляции, когда женщину убеждают в том, что ее будущее не сложится из-за наличия у нее ребенка.

...Фоном до меня долетали слова Вивьен о том, что, к сожалению, ее нежелание видеть страдания этого малыша из-за его очевидной ненужности и занятости родителей пересилило эгоистическое желание оказаться бабушкой.

– Мы сделали по-настоящему доброе дело, – сказала мне она. – Ты себе не представляешь, какой радостью стал Дэниель для своих приемных родителей. Они не переставая благодарят нас за это.

Вивьен показывает мне новогодние открытки. Которые, действительно, полны слов признательности за то, что приемные родители могут воспитывать сыночка.

У меня же что тогда, что сейчас нет никакой внятной оценки услышанного. С одной стороны, этот способ избавления от нежелательных детей похож каким-то страшным образом на цивилизованное людоедство, а с другой – если речь идет о главном, о том, что будет лучше для ребенка, то ответ однозначен: лучше приемные, но любящие родители.

Определенно только одно – мое отношение к Вивьен поменялось, и весьма кардинально. То ли сработала дурацкая человеческая привычка судить других, на которую никто не имеет право, то ли это такое странное проявление восхищения перед тем, что я, например, совершить не способна.

ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОГО ГОСУДАРСТВА

В Америке детей отбирают у родителей органы социальной опеки и суды, люди отсуживают друг у друга право решать , как сложится жизнь ребенка. Порой это принимает невообразимые, дикие формы. Так, например, родителей абсолютно серьезно хотят лишить права на опеку из-за того, что семилетняя девочка дернула своего одноклассника за письку. Причем инициаторами подобных решений выступают родители пострадавшей стороны.

К сожалению, я могу долго перечислять непридуманные страшные истории из жизни, где вмешательство государства в жизнь семьи порождает боль и слезы, бесконечные унижения и страдания. Но при этом я – разрази меня гром! – не могу отрицать действенной защиты того же государства, когда оно спокойно и рассудительно вмешивается в судьбу самых маленьких и беспомощных членов общества – новорожденных отказников, гарантируя им этим самым вмешательством новую, чаще всего благополучную, судьбу.

*